Пять вопросов – пять ответов
Мы продолжаем публикацию интервью с экспертами в области прав человека в свете трагических событий июня месяца 2010 года. На наши вопросы о проблемах узбекских беженцев с юга Киргизии в Российской Федерации отвечает один из видных специалистов, руководитель программы «Право на убежище» Института прав человека РФ Елена Рябинина.
Елена Рябинина родилась в г. Одесса, окончила МВТУ им. Баумана. В течение 18 лет работала инженером-разработчиком оптико-электронной аппаратуры в научно-исследовательском институте. С 2002 года начала работать с беженцами в Комитете «Гражданское содействие». С 2004 года – член Правозащитного Центра «Мемориал». С 2005 г. – член Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в РФ. В 2005 г. в Комитете «Гражданское содействие» стартовала программа «Помощь политическим беженцам из Центральной Азии», руководителем которой является Е. Рябинина.
Институт Алишера Навои:
– Как эксперт по вопросам беженцев, какую оценку можете дать ситуации с беженцами из юга Киргизии в РФ? Какие риски ожидают их в России и какое отношение к ним у правоохранительных органов?
Елена Рябинина:
– Положение беженцев в России могу обозначить только как крайне тажелое, причем и для узбекских беженцев из южных районов Киргизии, и практических для всех беженцев из центрально-азиатского региона. Сотрудники правоохранительных органов не разделяют, кто откуда приехал, их отношение к беженцам сильно окрашено ксенофобским настроением – под девизом «понаехали тут!». Очень характерна такая, например, ситуация: останавливают на улице кого-то из наших подопечных, и если у него не все документы в порядке, он звонит нам. Мы пытаемся объяснить полицейским, что человек в крайне сложной ситуации, что он был вынужден покинуть свою страну и в Москве находится не по собственному желанию. И всегда слышем в ответ: а мне что – легче? Задаю встречный вопрос – а Вы, господин полицейский, здесь по приговору суда, что ли? У Вас всегда есть выбор, а у человека, которого вы только что задержали, такого выбора нет. Говорить об этом можно долго, но надеяться, что тебя услышат и поймут – очень трудно.
Проблемы связаны также с большими трудностями в поиске работы и жилья. Еще сложнее найти такое место проживания, где можно было бы зарегистрироваться, то есть встать на миграционный учет. Если же это люди, которые опасаются преследований на родине, то обращение в миграционную службу ходатайством об убежище для них не всегда бывает безопасным. Для тех, кого в стране исхода объявили в розыск по политическим или религиозным мотивам, либо по обвинениям, связанным с этническим происхождением, есть серьезный риск того, что обращение в миграционную службу ускорит их последующее задержание. Причем реализуется это очень интересным способом. В соответствии с Конвенцией ООН «О статусе беженцев», миграционная служба страны-участницы этой Конвенции не вправе коммунициировать по поводу дела конкретного заявителя властями страны его исхода. Она и не коммунициирует – но по процедуре миграционная служба, приняв ходатайство о предоставлении статуса беженца, обязана направить в МВД и ФСБ запросы о предоставлении сведений о заявителе: есть у них на этого человека что-нибудь или нет? А те структуры уже не связаны обязательством не вступать по этому поводу в контакты с властями страны исхода. И мы неоднократно сталкивались с тем, что вскоре после подачи таких ходатайств сотрудники правоохранительных органов приходили к заявителям по адресам, которое те называли нигде, кроме миграционной службы, и задерживали их в связи с розыском, объявленным странами их исхода.
– Какие основные тенденции можно выделить по депортациям и экстрадициям беженцев с юга Киргизии, то есть жертв июньской трагедии 2010 года?
Елена Рябинина:
– Хотела бы обратить внимание на такие юридические понятия как депортация и административное выдворение. В нормальных правовых системах эти два понятия неразличимы, являются синонимами. В российском же праве депортация и административное выдворение – это разные вещи. И хотя они совершенно идентичны по своим последствиям для человека – и то, и другое влечет пятилетний запрет на въезд – тем не менее, их механизмы реализации совершенно разные. Административное выдворение – это судебная процедура, по этому вопросу принимается судебное решение. Обжаловать его, как правило, совершенно неэффективно, хотя иногда и удается чего-то добиться в суде второй инстанции. А решение о депортации принимается миграционной службой, и специального механизма его обжалования не существует. А по общим нормам гражданско-процессуального закона, подача жалобы приостанавливает исполнение обжалуемого решения только в случае, если судья удовлетворит соответствующее ходатайство о приостановке. Но он не обязан его удовлетворять, закон оставляет это на его усмотрение. А пока дело дойдет до рассмотрения в суде, человек будет уже депортирован. Вот такая разница.
Теперь – об отличии выдворения и депортации с одной стороны, и экстрадиции – с другой.
Депортация и выдворение – это изгнание человека из страны за то, что он нарушил в ней какие-то нормы, и если в стране исхода никаких преследований в отношении него не осуществляется, то ему там ничего не грозит.
Экстрадиция – это выдача по запросу государства, которое подвергает человека уголовному преследованию. Из аэропорта этот человек не идет куда хочет, а его везут под конвоем в СИЗО. Беда в том, что очень часто, в течении многих лет российские власти пытаются подменять выдворением механизм экстрадиции, который, при всей своей формальности, все-таки, немножко лучше прописан в законодательстве и оставляет несколько больше возможностей для представления своих аргументов защищающей стороне. А выдворение и тем более, депортация происходит, как правило, крайне быстро: 10 дней на обжалование выдворения, и если это обжалование не состоялось или было безуспешным, то человека могут сразу же посадить в самолет. Но если выдворяемого разыскивают власти государства исхода, где ему предъявлены обвинения, если он этнический узбек с юга Киргизии, который был вынужден покинуть страну после июньских событий 2010 г., то понятно, что под каким бы юридическим соусом его ни вернули домой, – последствия для него будут теми же, что и в случае экстрадиции, так как там он подвергается уголовному преследованию. И властям принимающей стороны, в данном случае – Киргизии, абсолютно безразлично-, оформлено ли это в России как экстрадиционная процедура, или как процедура выдворения. И может быть, даже удобно, если оформлено как выдворение, потому что в тех, пусть даже – крайне формальных, процессах, через которые должна пройти экстрадиционная процедура, одна из обязанностей запрашивающего государства состоит в том, что если человек выдан по экстрадиционному запросу, то судить его и вообще подвергать к уголовному преследованию можно только по тем обвинениям, за которые его выдали (я вовсе не хочу сказать, что эти ограничения соблюдаются – увы, но отнюдь нет!). Но если его выдворяют, то вообще никаких обязательств, никаких ограничений – делай с ним, что хочешь. В экстрадиционных делах, как правило, запрашивающее государство предоставляет гарантию того, что, в случае выдачи, человек не будет подвергнут пыткам. Европейский Суд весьма критично относится к таким гарантиям, если они получены от государств, в которых пыточная практика является систематической. А вот в запросе о выдаче этнического узбека в Киргизию, о котором я недавно писала (к счастью, его удалось защитить), даже этого не было. И в одном из пресс-релизов я упомянула, что, по всей видимости, именно потому Киргизия не предоставила эти гарантии, что сама к ним относится не очень серьезно. Увы, это так. В одном из заседаний БДИПЧ ОБСЕ шла речь о том, что киргизские власти хотят бороться с пыточной практикой. Охотно верю, что они хотели бы эту практику преодолеть, но, по крайне мере, сейчас – они не в состоянии это сделать.
– После трагедии 2010 года несколько различных комиссий, начиная от уровня республиканского и до международного, расследовали причины и масштаб тех событий. И были даны конкретные рекомендации киргизской стороне, официальным властям. Но до сих пор никаких реальных шагов со стороны официального Бишкека в реализации этих рекомендаций замечено не было. Какие еще, по вашему мнению, есть более действенные механизмы у международных организаций, чтобы заставить киргизское правительство наконец-то вспомнить свои обязательства?
Елена Рябинина:
– Единственный применимый вариант – это процедуры и механизмы ООН. Недавно вышел доклад специального докладчика ООН по вопросам пыток Хуана Мендеса (A/HRC/19/61/Add.2 от 21.02.2012 г.), в котором ситуация с пытками в Киргизии признана катастрофической и приведены рекомендации. Вышел также очень важный доклад Верховного Комиссара ООН по правам человека Наванетхем Пиллэй (A/HRC/20/12 от 03.04.2012 г.), где также серьезное внимание уделено этим вопросам – не-расследованию июньских событий, систематическому применению пыток, преследованию людей, обусловленному их этническим происхождением, предвзятости судопроизводства. И есть надежда, что, может быть, через ООНовские процедуры – все эти механизмы в комплексе, все-таки, подтолкнут власти к расследованию событий и к принятию мер по устранению их причин. Ведь Киргизия – член ООН, ратифицировавший ряд конвенций, она должна отчитываться и по Пакту о гражданских и политических правах, и по Конвенции против пыток, и по сравнительно новой процедуре Универсального периодического обзора.
Ну а почему власти этого не делают до сих пор – здесь могу только свои предположения высказать. Мне кажется, что это следствие чистейшего популизма со стороны слабой власти. Власть в Киргизии чувствует свою слабость и ищет точку опоры. Этой точкой опоры, безусловно, может быть этническое большинство, которому руководство страны пытается показать что оно на его стороне – весьма своеобразно и, как я считаю, искаженно, – представляя себе эту «сторону» насквозь зараженной национализмом. В результате же получается, что такие конънктурные соображения приводят к тому, что проблема не только не решается, но напротив – загоняется в глубь. Этим популизмом власти подливают масла в огонь, когда дают понять националистически ориентированным слоям населения, что их настроения воспринимается руководством страны. Но ведь далеко не все киргизское общество таково! Вот наши коллеги, и отнюдь не только они, а вообще многие и многие честные и порядочные люди делают все что в их силах, чтобы защитить жертв тех событий. Тем не менее, власть спекулирует на ксенофобских настроениях, пытается их подкармливать, и тем самым привлекать к себе сторонников. Это, конечно, очень близорукая позиция, чреватая очень серьезными рисками, т. к. не решает, а только усугубляет проблему. Заставить киргизские власти изменить свою позицию можно только усилиями международного сообщества. Между тем, такой популизм плюс неспособность властей преодолеть плачевную ситуацию с пытками и другие негативные явления, ничем не отличается от ситуаций в других постсоветских странах, где можно наблюдать аналогичные процессы. Но если у нас в России есть возможность использовать механизмы Европейского Суда, которые носят обязывающий характер, то в Киргизии, которая не ратифицировала Европейскую Конвенцию, эти механизмы не-применимы.
– Все решения международных организаций вроде ОБСЕ носят рекомендательный характер. Не так ли?
Елена Рябинина:
– Здесь не так все просто. Вообще, конечно, если государство присоединилось к международному договору и приняло на себя какие-то обязательства, оно должно их исполнять.
Если так, то в чем же преимущества Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод? А в том, что ее соблюдение обеспечивается решениями Европейского Суда, об исполнении которых государство должно отчитываться перед Комитетом Министров Совета Европы и выплачивать компенсации жертвам нарушений. Систематическое неисполнение решений Суда может, рано или поздно, привести к исключению страны из Совета Европы. Да, в отношении России Суд ежегодно устанавливает множество нарушений Конвенции, страна сотнями тысяч, миллионами евро расплачивается за игнорирование своих обязательств, но кое-что – гораздо меньше, чем надо, и намного медленнее, чем следовало бы, – все-таки, удается сдвинуть с места. Хотя, конечно, не всегда…
Но ведь и конвенции ООН, если государство их ратифицировало, должны исполняться? Да, должны. Однако же, что на практике следует за констатацией Комитетом по правам человека или, например, Комитетом против пыток фактов нарушения обязательств по соответствующим международным договорам? Ай-яй-яй, как плохо поступили власти государства-участника, как грубо нарушили они свои обязательства! Ой, как это нехорошо – пожалуйста, больше никогда так не делайте!
– Лидеров узбекской общины Киргизии власти этой страны непрерывно обвиняют в сепаратизме. Каково ваше мнение на этот счет?
Елена Рябинина:
– Я знакома с одним из них – Жавлоном Мирзаходжаевым. В результате бесед с ним у меня сложилось впечатление, что со мной говорил один из настоящих, в самом лучшем смысле слова, патриотов своей страны – именно страны, а не этноса. И хотя официальные власти обвиняют его в том, что он причастен к организации июньских событий, на мой взгляд, это полнейшая чушь. Он считает и глубоко ощущает себя гражданином Кыргызстана и все, что происходит в его стране, очень сильно его задевает – это я совершенно явственно ощутила, общаясь с ним. Говорить о сепаратизме в таких случаях и в отношении таких истинных граждан своей страны, по крайней мере, абсурдно! Это мое глубокое убеждение, думаю, вполне можно отнести и к другим лидерам узбекской общины, которые, в силу обстоятельств, вынуждены были покинуть родину.
Беседу вел: Нодир Шамс